Армандо Перес - О чем молчат мужчины… когда ты рядом
– А по-твоему, она телепортировала его отсюда? – ехидничает Лео. – Спасибо тебе, что ты спросил меня, хреново ли мне после этого.
– Перестань, Лео, представить себе не могу тебя, рыдающего из-за того, что у тебя отняли хорька.
– И тем не менее первые дни мне его сильно не хватало! Ты, конечно же, даже не помнишь, какое у него лицо. Ладно, морда.
– Cкажу честно, его фото я не храню в своем бумажнике, – признаюсь я. – Но я очень хорошо помню, какое лицо у его хозяйки… Когда она приходила, Лео?
– Через два или три дня после того, как ты уехал.
– И как она выглядела?
– Не очень.
Я чувствую, что он что-то недоговаривает, видимо, не хочет расстраивать меня. Воображаю, что могла бы порассказать ему Ева. Хотя сейчас это уже не имеет никакого значения.
– Я купил бутылку рома, – сообщает Лео, переводя разговор на более надежную почву. – Садись, и загудим.
– Я мог бы получить еще и кофе? – спрашиваю я и бросаю взгляд на экран мобильника. Полшестого утра. Никаких эсэмэсок. Меня пронзает острая боль сожаления, отчего желание видеть ее становится еще сильнее, будто я приблизился к невидимому магнитному центру. Мне хочется, чтобы она написала мне. Пусть даже что-то оскорбительное.
– На тебя посмотреть, так ты и так налился кофе по самое не могу, – отвечает Лео.
– Ничего, для пары чашек еще найдется место.
– Извини, но с кофе не получится. – Он ставит на стол бутылку рома и два расписанных керамических горшочка, окончательно утвердившихся в должности стаканов. – Твоя кофеварка расплавилась, я забыл налить в нее воды.
– Лео!
– Что – Лео? И не разговаривай со мной тоном раздраженной жены. Тем более что скоро откроется бар на углу и ты сможешь пойти надрызгаться кофе там. – Он от души наполняет горшочки и поднимает свой.
– За героя, вернувшегося на щите! – Одним глотком осушает емкость. – Ну так что, ты нашел самого себя или, как всегда, мимо темы?
– Я уезжал не за этим.
– Это мне хорошо известно. – Он валится на диван рядом со мной. – Ты просто сбежал.
– С чего это мне было сбегать? – вспыхиваю я, хотя понимаю, что он прав.
– Не кипятись, я же тебя ни в чем не обвиняю. И вообще, сбегать от баб – правильное дело. Я вот не сбежал вовремя от твоей сестры, и вся жизнь кувырком.
– Да уж, – соглашаюсь я, возвращаясь мысленно к проведенным на Сицилии неделям. – Не думаешь ни о ком другом. Никакие другие женщины не привлекают. Словно та магия чувств, которую ты испытывал при встречах со многими женщинами, теперь концентрируется в одной-единственной, той, в какой ты только и нуждаешься.
– Ты это серьезно или шутка такая? – притворно удивляется Лео. – Лично я меняю их каждый вечер, как обычно. Не хватало еще, чтобы я этого себя лишил. Что за чушь ты несешь, уж не голубым ли ты у меня заделался?
– Нет, Лео, я просто по-настоящему влюбился. – Как ему удается в любых обстоятельствах оставаться самим собой! – А если, как ты утверждаешь, у тебя все путем, что перевернула в твоей жизни Адела?
– Ну, не знаю, как тебе это объяснить, – пожимает плечами Лео. – Это как бы два разных состояния… – И, сводя все к шутке: – Я вообще тут подумал и понял, что все дело в жаре.
В жаре? Лео просто прелесть. Как бы мне сейчас хотелось обладать такой же чудесной способностью легко относиться к жизни, плевать на все и на всех. Когда-то я тоже был таким.
– Это значит, чтобы почувствовать себя лучше, тебе придется ждать сентября, когда станет прохладнее? – подхватываю шутку я.
– Нет. Это значит, что я решил свалить в Австралию. Завтра. – Он смотрит на часы. – Точнее, уже сегодня вечером.
– Чтобы спастись от жары?! Я бы еще понял, зайди речь о Гренландии…
– В Австралии сейчас зима, мудило! – Он разливает ром по горшочкам, и я замечаю, что рука, в которой он держит бутылку, слегка дрожит. – Мой агент организовал мне гастрольный тур по крупным городам плюс кое-какие бессмысленные дыры типа Аделаиды. Слушай, ты знал, что в Австралии есть концертные залы? Я-то думал, там все только и заняты серфингом да барбекю из мяса кенгуру, а чтобы еще пойти и послушать пианиста!.. Но нет, все вечера, как говорится, полный заказ!
– Так не говорят. По крайней мере, итальянцы. Они говорят: все билеты проданы, – автоматически поправляю его я, но у меня в голове другое: Лео уже гастролировал в Австралии и хорошо знает оживленную культурную жизнь в ее городах. Он явно придуривается, и это подозрительно.
– Что-то ты выглядишь чересчур истощенным, – хмыкает он. – Если, пока я так далеко, ты будешь бродить по мастерской как призрак из замка, то, боюсь, вернувшись, я обнаружу лишь твою тень.
– Я не собираюсь торчать в мастерской, – заверяю я его. – Я должен найти Еву.
– А зачем?
Вопрос не такой уж глупый, как кажется. Я задумываюсь над ним.
– Я четко сформулировал ей то, чего я не хочу, – говорю я наконец. – Теперь я должен сказать ей, чего я хочу.
– А ты знаешь, чего ты хочешь?
– Теперь да.
– И что это?
– Ее, – отвечаю я тихим голосом, обращаясь, скорее, к самому себе. – Потому что все эти недели я скучал по ней. Потому что без нее я сам не свой. Потому что она нужна мне.
– То есть ты хочешь сказать, что в конце концов ты готов предложить ей себя в качестве будущего идеального жениха?
– Да, я готов даже на такой риск, – признаюсь.
Его изумляет мой серьезный тон, и он долго молча всматривается в меня. Потом пожимает плечами и поднимает горшочек с ромом.
– Это заслуживает тоста! – заключает он.
Пару часов спустя, допив бутылку рома, Лео, шатаясь, отправляется в свою квартиру, чтобы немного отдохнуть и собрать чемодан. Я выхожу в сад и, подставив лицо еще прохладному ветерку, гляжу на розы. Теперь, когда я вижу их в утреннем свете, они белые с легким розовым оттенком, именно такие, как и их название – New Dawn. Я засовываю руки в карманы джинсов и в одном из них натыкаюсь на твердый предмет неправильной формы.
Потому что все эти недели я скучал по ней. Потому что без нее я сам не свой. Потому что она нужна мне.
И опять моя мысль возвращается к моей статуе из старого красного дерева, которую вчера на рассвете я оставил у подножья алтаря в маленькой барочной церкви сицилийского городка. По борту основания статуи я вырезал посвящение богине и девочке, носящей ее имя, – Венере. Перед уходом я бросил последний взгляд на статую: чувственная расслабленность тела, как живые, волоски на лобке, глаза, полные истомой, – и представил себе лицо священника, который обнаружит ее. Накануне я провел всю ночь без сна, вырезая ей лодыжки, маленькие ступни, изящные ногти. Теперь она вольна идти, куда пожелает.
